А вот ещё была история

Я очень извиняюсь, но тут не занято? Нет? Хорошо, тогда я здесь сяду. Сарочка, а вы сидите там, нечего фигуру по вагону трясти и уважаемых граждан пассажиров пугать. Сара, ты полагаешь, что вытирать грязные жопы твоих… хорошо, наших, засранцев, чтоб они были здоровы! – это мужская работа?! А таки нет! Нет, я тебе говорю! Прав был дед Моисей, когда говорил, что лучше было бы жениться на электричке, чем на тебе. Электричка орёт громче, но всегда одинаково и не так часто. А тебе, Сара, хорошо вставить в рот насос, ты бы своим языком смогла обеспечивать водой весь Королёв!

Простите, я вас перебил. Но это какой-то ужас, а не жена! Ещё и эти засранцы! Дети, кто ж ещё?! Прошу вас, продолжайте. И что?

…Как вы вкусно рассказываете! У меня тоже есть таких историй. Если хочете, я могу вам рассказать. Не хочете? Но я таки расскажу, потому что уже настроился. У двоюродного брата троюродной племянницы бабки моей Сары… она ещё в Гражданскую сбежала в Турцию с белогвардейским офицером из дикой кавказской бригады. Звали офицера Ахмед... Кто? Сара?! Вы посмотрите, где Гражданская, а где моя Сара!? Нет, сбежала не Сара, а Циля. Да, с Ахмедом. Молодой человек, вы очень молоды и, вероятно, не знаете, что когда грустно между ног, вам всё равно ваше вероисповедание. Вы всеми руками за свободу совести.

Хотя, что вам наши родственники? Вы даже Библию не читали! А там! Просто песня! Первый родил второго, второй родил третьего и так далее… и есть люди, кто это всё помнит! Так вот, жил молодой юноша по имени Семён. После того, как он за два года сохранил наше Советское государство, дай ему, Бог, стоять ещё сто лет! Он вернулся к родной маме. …Ему – это государству! Молодой человек, а вы что себе подумали? Стыдитесь. Здесь дети! Кстати, чей этот очаровательный ребёнок? Ваш?! Надо же?! Вы же сама ещё девочка! И чем занимается этот очаровательный ребёнок? Разгадывает загадки! Какая прелесть! Ну-ка спроси дядю Арона загадку. Он тебе отгадает. «Без окон, без дверей, полна горница людей?» Это синагога в коммунистический субботник! Угадал? Какой умный ребёнок! Ты, наверно, хочешь стать адвокатом? Нет? А кем? Строителем?! Это немыслимо! Настоящий… хм… одессит должен думать об стать адвокатом или стоматологом, на худой конец об просто врачом. А ты не одессит? И как тебя зовут? Вася?! Странно, такой умный мальчик и вдруг Вася! Ничего, Васенька, Стране Советов строители тоже нужны!

О чём я? Ах, да! За Семёна. Какие зубы вставлял Семён в Одессе! Это просто песня, а не зубы! Лучшая песня во всей Одессе! …Что? Ну да, Семён – стоматолог. Нет, тот Семён пока просто приехал до мамы с армии! Что вы мне нервы морочите?! Сначала сами решите, про какого Семёна хочете слушать, потом меня перебивайте! Пожалуйста, вам про другого Семёна! Так вот учиться Сёмочка не захотел. Он сказал: «Мама, если вы думаете, что я своей жопой, которую ели и не съели самые злые сибирские комары, буду полировать деревянные скамейки какой-нибудь бурсы, то это не слыхано! Я сделаю вам обеспеченную старость там, где женщины и много дорогого платья». А где такое место, вы с меня спросите? Правильно, в комиссионном магазине двоюродного дяди Давида. Вам, молодой человек, я адреса не скажу, вам это ни к чему. Давиду настало слегка грустно, но что делать? Пусть и не очень близкая, но всё ж родня. И стал Семён работать на старость своей мамы. И стали в комиссионку со временем ломиться дамочки помоложе и постарше, пошёл бизнес у Давида. Дамочки просили, чтобы мерил им платья Семён, заставляли его не уходить, когда они одеваются, сами при этом ещё дома старательно забывали за нижнее бельё. Но Сёмочка стоял бледный и прекрасный и за я вас умоляю, презирал их прелестную наготу. И тому таки была причина.

Однажды вечером, когда уже Давид начал думать об повесить на дверь своего магазина ржавый замок о полпуда, и работники, устав, что те ломовые лошади у пьяного биндюжника, развешивали несчастное, никем не купленное платье, заглянул Семён в одну из примерочных. Но та примерочная на боль и тоску Семёна была ни разу не пуста. В ней пыхтела, пытаясь застегнуть на необъятных конопатых персях, бюстгальтер завода «Бобруйский большевик» юная, как заря, и глупая, как месячный щенок, дамочка на выданье – Софа. Софа имела красоту, что закат над морем. Её бюст и её попа были примерно одного размера, а случись обхватить пояском одно из этих двух чудес и потом перекинуть тот поясок на талию, тому пришлось бы обвиться пять раз. Прибавьте сюда влажные глаза, как у недоенной коровы, и вы поймёте, что природа очень злобно пошутила над Венерой из Милоса. В той примерочной находилось три зеркала, и потому Софочкиной красоты было так много, что Семен был готов овладеть ею, не снимая штанов. Но Софочка была комсомолкой, потому фыркнула: «Ах! Оставьте вы этих глупостей!» и сбежала к подругам петь Интернационал. С тех пор Сёмочка ни об чём, кроме как об Софиных округлостях думать не мог. Он преследовал Софу, как вечер преследует день. Но она оставалась холодной и неприступной. Разве может любовь зародиться там, где живёт лишь крах мирового империализма? Вот потому прелести дамочек до Семёна были, как собачья случка под окнами маминой квартиры.

Так продолжаться долго не могло, потому что это могло продолжаться очень долго. И однажды Семен, зажав Софу в углу, жарко зашептал в её декольте: «Софа, чтоб я так жил, но чтоб так жить таки вот вам дулю! Я достану вам луну с неба, я поймаю Никсона и приведу его вам уже обрезанным, я потоплю шестой флот и построю мост от Одессы до Кубы! Но дайте мне забыться в экстазе под какой-нибудь вашей грудью!». «Ша! – Сказала Софа. – Будет вам, Семён и экстаз, и сексуальная революция! Я сейчас зайду в ту комнату, а потом заходите вы, весь, на минуточку, готовый». И убежала, погрозив Сёме сексом, от чего тот, пустил слюни себе в манишку.

О ту пору жили в Одессе две милейших сестрицы – Двойра и Фира Розенкранц. Они шили такие шнурки, что если бы Шанель узнал за эти шнурки, то он повесился бы от горя и зависти… Что вы говорите, молодой человек? Шанель был женщина? Это его беда, мне не надо его трудности. Своих, что блох на портовом Барбосе… И Давид думал день и ночь, как торговать эти шнурки у себя в комиссионке. Потому и пригласил сестриц на штоф чаю. Сидят сёстры и Давид в директорском кабинете, дуют рюмками чай, а тут, потрясая грудью, как оружием, вбегает с хитрым лицом Софа, и через совсем быстро – «Сюрприз!» – входит Семён и из одежды на нём только воспоминание о пейсах прадедушки. Картина маслом – сёстры смотрят на Семёна, Давид смотрит сон, потому что устал дуть чай, Семён смотрит на Софу, а Софа – «невиноватая я – онсампришёл!» смотрит в пол. Сёмочка, что тот танк, наставил дуло на Софу и промахнуться он не мог, случись ему стрельнуть. На них настала такая тишина, что было слышно, как таракан в углу сказал: «Ой! ваайвэй!». Света там было так много, что сёстры во всех деталях смогли рассмотреть ту деталь, что Сёма хотел пристроить до Софиного конструктора…

Сдаётся, что вы, молодой человек, хочете спортить мне настроение! Правильно, воздух тоже можно спортить. Но лучше спортить воздух, потому что от этого только щиплет нос и режет глаза. А от спорченного настроения у меня рвутся душевные нервы! …«Обрезок!» Чтоб вам так нарастили, как Семёну обрезали! Кстати, сёстры на минуточку объяснили Сёмочке, как нужно входить… Да-да, молодой человек, и как выходить тоже. И даже два раза… Вам придётся смешно, но каждый в той истории поимел свой кусочек цимеса. Сёстры нашли молодого друга для бесед за моду, Давид торгует шнурки, Семён понял, что зрелый плод очень сладок, покупательницы теперь выходят из комиссионки красные и довольные. Даже Софочке и той пришлось хорошо. Ушла она в горком комсомола и теперь несёт идеи социализма в Африке, прокладывая себе грудью дорогу в африканской тайге. Если её не съели ещё, дай ей, Бог, послушных пигмейцев!

А вот ещё была история… Как? Вы уже выходите? А что это за станция? Белгород? С каких пор поезд на Жмеринку идёт через Белгород? Я сел не на тот поезд?! Мы едем в Москву?! Сара, трясите фигуру сюда вместе с засранцами! Чтобы вы все мне были здоровы! Мы поедем в Жмеринку через столицу…

© ФельдЕбель Мудэ

Анализ

Одним словом, ну двумя: фигеть и тупо ржать


Кто хоть раз ходил сдавать анализы в наши раённые поликлиники – тот миня поймёт.
Кто работал в раённой поликлинике – поймёт ещё больше.
А кто скажет, что наша медицына – самая песдатая медицына в мире – тот лоботомированный инвалид, которому всё равно терять уже нечего.
Вот такое у меня на этот раз вышло предисловие к рассказу об анализах.
Коротко и ясно, да?

***
С моей лучшей подругой Юлькой мы забеременели одновременно.
По-моему даже в один день. С той разницей только, что осеменители у нас с ней были разные. Хотя я давно в этом сомневаюсь, глядя на то, как с каждым годом наши с ней дети становятся всё больше похожи на моего мужа. Пугающе похожи просто.
А тогда, одиннадцать лет назад, выйдя из кабинета раённого гинеколога, с кучей бумажек в руках, мы с Юлькой впервые так близко столкнулись с понятием «совеццкая медицына».
Перво-наперво нам с Юлой предписывалось встать на учёт по беременности. А что это значит? А вот достаньте-ка носовой платок побольше, и включите песню Селин Дион из Титаника. Ибо только так вы проникнетесь той гаммой чувств, в кою окунулись мы с Юлией, подсчитывая количество бумажек в нашых руках, и прикидывая, успеем ли мы сдать все эти анализы до того, как родим.
Бумашка первая. Анализ мочи.
Анализ мочи предписывалось сдавать через день на протяжении всех девяти месяцев. Направления нам дали сразу на три месяца впирёд. С бумагой в стране больше дефицыта нету. Мы хотели посчитать, сколько же литров мочи нам с ней придёцца принести согласно выданным бумажкам, но на пятнадцатом литре сбились, и заплакали.
Бумашка вторая. Анализ крови.
Кровь надо было сдать: из пальца, из вены, на сахар, на билирубин, на ВИЧ, на сифилис, на гепатит, на группу крови, общий, хуёпщий… В общем, дураку понятно: столько крови нету ни у меня, ни у Юльки. Снова заплакали.
Бумашка третья. Анализ крови на токсоплазмоз.
Вы знаете, чо это такое? Вот и я не знаю. А Юлька – тем более. А название жуткое. Так что Юлька, наказав мне до её возвращения посчитать бумажки с требованиями принести в лабораторию чемодан говна, снова вернулась в кабинет номер дваццать два, с целью уточнения термина «токсоплазмоз».
Я засела считать бумажки. В общей сложности, нам с Юлой нужно было принести минимум по килограмму говна, чтобы нас поставили на учёт. Всё просто: нет говна – нет учёта. Нет учёта – рожай в инфекционной больнице, рядом с полусгнившими сифилитиками. И причём, ещё за бапки. Нету бабок – рожай дома, в ванной. По-модному. Посмотрев на даты на бумажках, я поняла, что этот килограмм надо принести сразу в один день, разделив его на три порции. В одной порции будут искать под микроскопом глистов, в другой – какие-то полезные витамины, а в третьей, по-моему, картошку. Юльки в тот момент рядом не было, поэтому я плакала уже одна.
А минут через пять вернулась красная Юлька.
- Они тут все ёбнутые, Лида. – Сказала Юлька, и плюхнулась жопой на важные документы о бесперебойной поставке говна с витаминами. – Знаешь, кто такой этот токсоплазмос?
- Это фамилия врача?
- Хуже. Это вирус. Да-да. Страшный вирус. Если он у тебя есть – то ребёнок у тебя будет похож на Ваню-Рубля из пятого подьезда.
Я вздрогнула. Ванька-Рубль был безнадёжным олигофреном, и любил в свои двадцать пять лет гулять по весне в кружевном чепчике возле гаражей, пириадически облизывая гаражные стены, и подрачивая на покрышки от КАМАЗа. Родить точно такого же Ваню я не хотела. Вирус меня пугал. Вдруг он, вирус этот, уже у меня есть? Я запаниковала:
- А как он передаёцца, вирус-то? Я, Юль, если чо, только в гандоне ебусь.
Юлька посмотрела на меня, и назидательно ответила:
- Оно и видно. Именно поэтому ты тут щас и сидишь. Если я не ошибаюсь, гандоны иногда рвуцца? – Я покраснела, а Юлька добавила: - Но гандоны тут ваще не при чом. Вирус этот живёт в кошачьих ссаках. Ты часто имеешь дело с кошачьими ссаками, отвечай?
Смотрю я на Юлу, и понять не могу: то ли она, сука, так шутит неудачно, то ли врачи нас наебать хотят, патамушта анализ этот ещё и платный. В общем, я и отвечаю:
- У меня нету ссак. Кошачьих ссак. Нету. У меня даже кота нету. У меня хомяк есть. Старый. Но он на меня никогда не ссал.
Выпалила я это, и начала нервно бумажки у Юльки из-под жопы выдирать.
- Нет, Лида. Хомяк – хуй с ним. Вирус только в кошачьем ссанье есть. А я врачихе этой щас и говорю: «А нахуя нам этот анализ, у нас и котов ссаных-то нету. У меня дома ваще скотины никакой, кроме бабки мужа – нету. И то, она пока, слава Богу, не ссыцца. Поэтому совершенно точно ни у миня, ни у Лидки этово вашего ссанова микроба нет...»
Юлька замолчала, и опустила глаза. А я не выдержала:
- И чо дальше? Чо она тебе ответила?
Юла всхлипнула, и достала из кармана ещё одну бумашку:
- Она сказала, што, возможно, у нас с тобой есть подруги, у которых есть коты, которые ссут в лоток, и вполне возможно, что эти подруги заставляют нас в этом лотке бумашку менять… В общем, за мой нездоровый интерес к ссакам меня принудили сдать дополнительный анализ говна. Уже не помню для чего. Ну не суки?
И подруга заплакала. И я тоже. И какая-то совершенно посторонняя и незнакомая нам беременная тётка – тоже. А слезами горю, как известно, не поможешь…
На следующий день, в восемь утра, мы с Юлькой, гремя разнокалиберными баночками, пописдели в поликлинику.
Лаборатория для этих баночных анализов там находилась прямо у кабинета, где брали кровь. С одной стороны, это был плюс: потому что кровь из нас тоже хотели выкачать - так что не надо далеко ходить. Но присутствовал и минус: в очереди желающих сдать кровь сидели несколько очень неотразимо-красивых мущщин. И они смотрели на Юльку. И ещё – на меня. Смотрели с интересом. Животов у нас с ней ещё не было, но интерес мущщин был нам всё равно непонятен. Две ненакрашенные девки в ритузах, с полиэтиленовыми пакетами, внутри которых угадывались очертания баночек с чем-то невкусным – по-моему это нихуя ниразу не сексуально. Но, возможно, эти мущщины были дальними родственниками Вани-Рубля, только очень дальними, и очень на нево непохожими. Но, чорт возьми, мы с Юлькой сразу почувствовали себя порнозвёздами раёна Отрадное. Минуты на две. Патамушта потом нам с ней пришла в голову гениальная мысль о том, што щас мы с ней должны на глазах этих красивых мущщин вытащить из пакета свою стеклотару с говном, и водрузить её прям им под нос. Патамушта эти мущщины однозначно имели отношение к Рублю, раз сели прям у каталки, куда больной глистами народ ставит свои анализы. Стало ужасно неудобно. Но делать было нечево. Раз принесла – надо отдать. Из-за Ваниной родни песдовать сюда с новыми банками второй раз не хотелось. Так что я, подмигнув самому красивому мущщине, беспалева достала свои баночки, и гордо шлёпнула их на стол. Юлька, в свою очередь, чуть ухмыльнувшысь, тоже достала свои склянки, и я ахуела: Юлькина тара была густро обклеена наклейками от жувачки «Бумер», и о содержимом баночек можно было только догадывацца. Хотя я и подозревала, что в них лежыт вовсе не «Рафаэлло». Я покосилась на Юльку, и та шепнула:
- Это ж блядство какое-то: на глазах пяти десятков людей своё говно сюда вываливать. Я ж люблю, чтобы всё было красиво и аккуратненько. Кстати, это я сама придумала. – Последняя фраза прозвучала гордо.
Теперь я покосилась на мущщин. Те сидели, и делали вид, что ничего не видели. И на нас с Юлькой уже даже не смотрели. Может, оно и к лучшему.
Тут я подняла голову, и увидела над каталкой с говном натпись: «Баночки с ссаками открывать, а баночки с говном – даже не думайте. Ибо это ахуеть какой косяк»
Согласно лозунгу, я отвинтила крышку с одной баночки, и оставила в покое вторую. Юлька последовала моему примеру, и мы с ней, с чувством выполненного долга, уселись рядом с мущщинами, и начали всячески шутить и смеяцца, пытаясь скрыть нелофкость, и привлечь к себе внимание.
Нащёт последнего пункта, как оказалось, можно было и не стараца. Ибо внимание нам было обеспечено с той минуты, как в коридор вышла большая бабища с волосатыми руками и могучей грудью, и, сразу выделив опытным глазом Юлькину весёлую стеклотару, заорала на пять этажей поликлиники:
- ЧЬЯ ЭТА БАНОЧКА?! ПОЧЕМУ, БЛЯ, ЗАКРЫТА?! КТО, БЛЯТЬ, ТУТ СЛЕПОЙ, И ЛОЗУНГОВ НЕ ЧИТАЕТ?!
Красивые мущщины интенсивно захихикали, а Юлька густо покраснела, и, не глядя на них, твёрдым шагом подошла к бабище, и смело откупорила свою банку.
Волосатая тётя тут же сунула в неё нос, изменилась в лице, покраснела, отпрянула в сторону, и завопила:
- У ВАС ЖЕ ТАМ КАЛ!!!!!!!
Красивые мущщины зарыдали, и начали сползать с казённой банкетки на линолеумный пол, и даже безнадёжно больные и глухие старушки, которые пришли получить сюда порцыю йаду, чтоб скорее сдохнуть, затряслись, и закашлялись как рота туберкулёзников. Пятьдесят пар глаз смотрели на Юльку, до которой вдруг дошло, что ей уже всё равно нечего терять, и она заорала в ответ:
- Да! Да, бля! Там лежит мой кал! Моё говно! Говнище, бля! Я высрала ево сегодня утром, и сложыла, блять, в банку! А что вы там хотели обнаружыть? Мармелад «Жевастик»?! Хуле вы тут теперь орёте, в рот вам, бля, кило пиченья!!!»
Мущщины к тому моменту уже умерли, а старушки выздоровели.
- ЗАЧЕМ ВЫ ЗАКЛЕИЛИ БАНОЧКУ?! – Бесновалась могучая тётя, и трясла Юлькиным анализом над головой уже умершых Ваниных родственников, - Я ЕБУ, ЧОТАМ У ВАС ЛЕЖЫТ???!!!!
Юлька пыталась отнять у нервной женщины свой кал, и огрызалась:
- А вот хочу – и заклеиваю! Мой кал! Моя баночка! Что хочу – то с ними и делаю! Быстро забирайте у меня говно, пока я вам тут прям в каталку не насрала!
- Хамка! – взвизгнула тётя, и стукнула Юлькиной баночкой по столу, отчего у той отвалилось дно, и Юлькины старания скрыть свой кал от глаз посторонних закончились полным провалом. Трупы мущщин уже начали странно пахнуть. А старушки вообще пропали из очереди.
- Говноройка криворукая! – выплюнула Юлька, и быстро накрыла свой экскремент моим направлением на анализ крови.
- Вон отсюда! – визжала тётка, и уже схватилась за ручку каталки.
Второй части Марлезонского балета мы с Юлией ждать не стали, и поэтому быстро съеблись из поликлиники, забыв взять в гардеробе свои куртки.
Через неделю Юлькино направление вернулось обратно в кабинет к нашему раённому гинекологу, с пометкой: «Кал нужно сдавать в чистой прозрачной посуде. Пересдать»
Вот этого надругательства Юлька уже не вынесла, и мы с ней перевелись в другую поликлинику. Тоже раённую, но настолько нищую, что у них даже микроскопа лишнего нету, чтоб витамины в говне поискать. И наш кал в этой поликлинике нахуй никому не был нужен.
Как оказалось, у нас и токсоплазмоза не было, и дети родились непохожими на Ваню Рубля, а то, что они похожы на моево мужа – выяснилось только пять лет спустя, но это уже другая история.
А наша совеццкая медицына навсегда останецца самой ахуительной медицыной в мире. Это вам подтвердит любой лоботомированный инвалид, и Ваня-Рубль в частности.
Зато я теперь точно знаю, что в говне есть витамины.

© Мама Стифлера